Питер Пауль Рубенс, биография
В разошедшемся по интернету забавном тексте «Живопись для чайников» про этого художника было сказано: «…А если у всех на картине целлюлит — даже у мужчин, — то это Рубенс».
Как и многие остро и смешно написанные вещи, этот текст довольно неточен. И не только потому, что мужчины на картинах Рубенса чаще всего весьма и весьма мускулисты, но и потому, что пышность его героинь — не главный отличительный признак. В конце концов, мало ли кто из художников в период барокко писал мифологические сцены с пышными дамами? Проще перечислить тех, кто их не писал. Так что такое таят монументальные рубенсовские формы, что ниша в искусствоведческом пантеоне досталась именно этому фламандцу?
Биография Питера Пауля Рубенса
Питер Пауль Рубенс — будущий «мастер обильной плоти» — родился 2 июня 1577 года. Это случилось не во Фландрии, а в Германии, куда семья антверпенского адвоката (и протестанта) Яна Рубенса бежала от «преследований за веру». Впрочем, в Германии Яна Рубенса тоже преследовали, и уже не за веру, а за «оскорбление чести семьи принца Оранского». Судя по некоторым сохранившимся документам, в то время как принц Вильгельм Оранский по прозвищу Молчаливый занимался войной с Испанией, его скучающая жена нашла утешение в общении с красивым адвокатом. Отцу художника этот роман стоил тюремного заключения (откуда его выпустили, снизойдя к просьбам жены).
После смерти Яна Рубенса семья, вновь принявшая католичество, возвратилась в Антверпен. Его сыновья — одиннадцатилетний Питер Пауль и четырнадцатилетний Филипп — были отданы в латинскую школу и, вероятно, стали бы адвокатами или нотариусами… Впрочем, старший мальчик действительно пошел по стопам отца, получил степень «доктора обоих прав» и со временем стал секретарем муниципалитета города Антверпена. Младшего же ожидала совсем иная судьба — куда более удачная, чем у его отца.
Читайте: Братство прерафаэлитов
За шестьдесят три года своей жизни он успел выучить шесть языков, написать более 2000 картин, создать одну из лучших живописных школ в Европе, объездить несколько стран, послужить множеству высокопоставленных особ, стать не только художником, но и дипломатом, дважды жениться на прекрасных женщинах и получить от современников почетное прозвище «король художников и художник королей».
Везучий фламандец
Его учителями стали два дальних родственника — атверпенские живописцы Тобиас Верхахт и Адам ван Норт — и мастер исторической живописи Отто ван Веен. Пожалуй, именно Веену (или «Вениусу», как его называли на латинский манер) мы должны быть признательны за появление того Рубенса, которого мы знаем, потому что если твой наставник блистательно образован, пишет философские трактаты и способен спроектировать практически все что угодно — от эскиза медали до триумфальной арки, хоть что-то вы от него обязательно возьмете. Переняв за четыре года от учителя все, что можно. Рубенс получил звание вольного мастера атверпенского цеха святого Луки и, создав себе в городе некоторую репутацию, отправился в Италию, чтобы «вблизи созерцать там прославленные творения древнего и нового искусства и на их примере оттачивать собственное мастерство».
Подобные поездки, позволяющие посмотреть вблизи работы как современных, так и античных художников, были в те времена обычной практикой, но мало кому так посчастливилось, как Рубенсу, — оказавшись в чужой стране, знаменитой собственными живописцами, он вскоре попал на службу к герцогу Винченцо Гонзага. Этот едва ли не крупнейший в Италии собиратель искусств устроил в своем дворце галерею портретов «красивейших дам в мире». Работая при его дворе, Рубенс получил возможность копировать шедевры таких мастеров, как Тициан, Леонардо, Веронезе, Корреджо, Мантеньи. Исполнял Рубенс и дипломатические поручения герцога — в частности, ездил в Испанию, ко двору короля Филиппа III, с подарками для него и премьер-министра герцога Лерме. Впрочем, сам художник этой поездкой был недоволен — герцог порекомендовал его королю как прекрасного портретиста, живописцу же хотелось большего.
«По моему разумению, было бы гораздо надежнее и выгоднее в смысле сбережения времени и денег заказать эту работу кому-нибудь из придворных живописцев, в чьих мастерских всегда найдутся портреты, сделанные заранее. Тогда мне не пришлось бы терять время, деньги и награды всякого рода ради недостойных меня произведений, которые каждый может исполнить к удовлетворению Его Светлости», — жаловался советнику герцога Мантуанского живописец, которому на тот момент было, кстати, всего 26 лет.
Золотой флер любви
Впрочем, вскоре от Рубенса захотели не только копий и портретов — ему заказывали алтарные композиции, мифологические, исторические и библейские сюжеты, эскизы для шпалер, декорации для городских и придворных празднеств, живописную летопись событий придворной жизни, — мастерская, которую Рубенс открыл, вернувшись в Антверпен, производила чрезвычайно разнообразное и высококачественное искусство для каждого, способного заплатить, будь он королем или просто зажиточным бюргером. Со временем желающих обучаться у Рубенса стало столько, что они годами ждали своего шанса, занимаясь у других мастеров, а сам художник с забавной смесью досады и бахвальства сетовал в письме, что даже родственника жены не может принять в ученики — настолько переполнена мастерская.
Читайте: Винсент Ван Гог: история болезни
А ведь манера его живописи была далека от общепринятой — копирование великих мастеров позволило Рубенсу выработать собственный стиль, одновременно цельный и эклектичный, волшебно сочетающий в себе мощные ракурсы Микеланджело с экспрессивным мазком Тициана, и светотеневыми переходами Леонардо, и звучными контрастами Караваджо. Понятно, что для современников все это было ново и удивительно, но что же до сих пор притягивает в его полотнах нас? Несомненно, не «глубокое понимание характеров и проникновение в тайники человеческой души», какими славились Тициан и Рембрандт.
Прежде всего это свет. Свет Рубенса порой сравнивают со светом Караваджо (которого он в свое время тоже копировал), но, пожалуй, единственное, в чем они схожи, — в любви к контрасту темноты и сияния. Рубенсовский свет теплый, золотой, размывающий контуры тел, окутывающий изобильную плоть его героинь и героев волшебным флером. Еще один магический момент, присущий картинам великого фламандца, — дышащий легкий мазок, сообщающий лицам его моделей иллюзию жизни, вызывающий ощущение крови, пульсирующей под кожей. И наконец, личная одержимость мастера тем, что он создавал, — не столько тонкостями сюжета (если бы художника интересовали «тонкости», он бы не превращал эфиопскую царевну Андромеду в блондинку), сколько красотой, эмоциями и страстями героев.
Но главное, что заставляет нас останавливаться перед картинами Рубенса, — физически ощутимый восхищенный взгляд художника, именно он придает очарование его героиням, абсолютно не вписывающимся в современные рамки красоты. Впрочем, надо признать, что в античные пропорции, так популярные во времена Рубенса, они тоже не укладывались. Белокожие и рыхловатые, с отвисшими животами и круглыми коленями в ямочках, с пухлыми ступнями и пальчиками, искривленными от ношения узких туфель, они все — от любой безымянной нимфы до вполне конкретного портрета жены живописца — прекрасны своей реальностью и уверенностью в собственной прелести.
Не пытаясь придать телам своих моделей скульптурное совершенство, художник с удивительной нежностью подчеркивает все то, чем по праву гордились фламандки, — роскошь золотистых волос, ослепительную белизну тонкой, легко краснеющей кожи, красоту маленьких рук с изящными пальцами. Именно эта страсть и нежность, это физически ощутимое любование отличает живопись Рубенса от работ его более сдержанных коллег и позволяет по-прежнему удерживать взгляды музейной публики.
