Голый бунт или революция Буль-Миш

Франция — родина революций. Но никогда французы не поднимали бунтов из-за личных, шкурных интересов. Свобода! Равенство! Братство! Спасение страдающих узников Бастилии! И наплевать, что среди узников крепости были в основном аферисты и сумасшедшие… Однако про один бунт современная французская история предпочитает умалчивать, хотя в свое время его даже называли революцией — «революцией Буль-Миш». Также его называли «голым бунтом».

Большинство французов его не помнит, а нам повезло — свидетелем этого бунта стал великий русский публицист Алексей Суворин. И мы в деталях знаем о революции, от которой содрогалась французская столица. А началась они из-за голых танцовщиц. Да каких!..

Итак, шел суровый 1893 год. Только что во Франции разразилась «Панама» — скандал вокруг постройки Панамского канала. В деле оказались замешанными депутаты парламента и виднейшие столпы общества. Но французская молодежь не унывала. Студенты Школы изящных искусств решили устроить бал. Видимо, с деньгами у студентов проблем не было — на бал собралось около 3 000 человек. Поскольку в то время в Школе изящных искусств учились исключительно мужчины, решено было пригласить прекрасный пол — танцовщиц варьете, а также дам нетяжелого поведения. Организатор бала проявил недюжинный режиссерский талант. К сожалению, мы знаем только его имя — Гийом. Возможно, это была фамилия… Сегодня этот человек нашел бы себе применение в кино, но до изобретения седьмого чуда света оставалось еще 2 года.

В ложах зала «Четырех искусств» сидели танцовщицы и кокотки, одетые только в газовые ткани (шифон). Под этой одеждой ничего не было, не считая чулок (запомните эту подробность, в дальнейшем она сыграет свою роль). Среди гостей была знаменитая Ла-Гулю (мадемуазель Вебер), которую рисовал сам гениальный Тулуз-Лотрек!

Бал начался, зазвучала музыка. По данному Гийомом сигналу дамы сбросили с себя газовые накидки, и встали на стулья, изображая статуи! Часть из них оказалась вовсе без одежды, часть прикрылась сетями, наподобие рыбачьих. Если верить Суворину, они хотели изобразить популярную в ту пору картину Рошгросса «Взятие Вавилона».

Постояв так минуту, дамы принялись кидать в студентов цветы — те, разумеется, кидали цветы в ответ. Зазвучали фанфары. Раскрылись двери, и полуголые дамы внесли на блюде обнаженную кокотку. Совершив круг почета, вынесли. Дальше гости продолжали пить шампанское и заигрывать с дамами.

По странному совпадению, в зале присутствовал выдающийся французский политик — сенатор Беранже (не путайте его с однофамильцем — великим поэтом). Сенатор Беранже — автор революционной идеи «условного наказания», которая применяется до сих пор. На беду устроителей, Беранже был также и сопредседателем Лиги защиты нравственности. Возмущенный увиденным (даже для Парижа зрелище было чрезвычайно смелым), Беранже подал жалобу в суд.

В суде организаторы бала и дамы оправдывались тем, что догола, собственно, никто не разделся — на всех танцовщицах оставались чулки. Ссылались также и на то, что бал был не оргией, а «художественной инсталляцией».

Суд (не без вмешательства Беранже) приговорил Гийома и еще некоторых устроителей вечера к штрафу по 100 франков с носа. Однако, в целях популяризации идеи сенатора, сделал наказание условным.

Казалось бы — пострадавших нет, граждане довольные расходятся по домам. Однако студенты, не удовлетворенные решением суда, устроили марш по бульвару Сен-Мишель. Сотни людей скандировали: «Долой Беранже! Долой Жюля Симона!» (Жюль Симон — сопредседатель Лиги защиты нравственности). Полиция решила воспрепятствовать неожиданной демонстрации; завязалась потасовка.

В это время на бульваре в кафе Аркур сидел молодой человек по фамилии Нюже. Он не участвовал в демонстрации, он даже не был студентом, а спокойно пил кофе с круассанами.

Еще одна подробность, важная для понимания событий того несчастного дня. Спички в те времена были огромными, размером чуть ли не с карандаш. Чтобы посетители кафе всегда могли закурить, на столы ставили тяжелые фаянсовые спичечницы, в которых стояли спички. Их зажигали, чиркая о днище спичечницы.

Полиция стала бить демонстрантов ножнами сабель. Те, не имея другого вооружения, похватали со столов кафе спичечницы и начали кидать ими в полицию. Не исключено, что обозленные полицейские кидали эти тяжеленные штуковины в ответ. В общем, одна из спичечниц попала в голову несчастному Нюже и убила его наповал.

Несколько участников демонстрации стали кричать, что спичечница была брошена одним из полицейских агентов. С этого момента относительно мирная демонстрация превратилась в бунт. Или, если хотите, в революцию.

К 8 часам вечера около кафе собрались толпы народу — студенты (как настоящие, так и бывшие), кокотки, а также просто любопытные. Студенты требуют отставки префекта полиции и манифестации во время похорон Нюже…

Толпа (это была уже демонстрация) потекла по улицам. Перед Палатой (парламентом) полноводная река манифестантов образовала запруду. Студенты стали кидать через решетку медные монеты, крича: «Панама! Панама! Воры!»…

Все это наблюдал стоящий у обочины Алексей Суворин.

— Отойдите отсюда, — сказал ему один молодой человек, — сейчас будут громить киоски.

Видимо, этот человек что-то знал (а может, был полицейским провокатором). Вскоре начали громить киоски. Каждое разбитое стекло толпа приветствовала рукоплесканиями. Манифестанты переворачивали омнибусы, причем кучера подсказывали им, как лучше это сделать, и советовали ломать колеса, чтобы полицейским было не так легко поднять массивные карсты.

Вскоре полицейские начали растаскивать баррикады, на них нападали студенты, отбрасывали… Полиция уже с каким-то исступлением атаковала манифестантов…

Очень странно, что за последующие несколько дней ожесточенных боев и убитых больше не было — только очень много раненых с обеих сторон. Мрачные картины побоищ, свидетелями которых стал Суворин, живописать не буду — они ничем не отличались от того, что теперь Франция видит почти каждый год. Только тогда бунтовали не иммигранты, а коренные парижане, студенты, «соль нации»…

Правительство решило вопрос тем, что ввело в Париж войска. Лозе — префект полиции — подал в отставку.

Из воспоминаний Алексея Суворина: «Мы прошли через мост к префектуре, где целые массы военных. Им придется не спать ночь, и они стоят мрачные, молчаливые… Никому не было весело в этот день в этих кварталах, где были начатки настоящей революции, с баррикадами, керосином, ранеными, с проклятиями и ненавистью. Зато Большие бульвары, Елисейские поля оставались в своем всегдашнем виде. У кофеен сидит масса женщин и мужчин. В «Мулен Руж» кокотки выплясывают канкан, поднимая юбки до пояса и ноги выше головы, и две танцорки складывают на этой высоте ступни своих ног, придерживая их руками, и стоят неподвижно целую минуту, как бы отдавая честь ногами присутствующей публике… Живи, веселись и пей радость жизни. Не из-за этого ли все эти бунты, и эти удары сабель, и эти баррикады, и эти поднятые вверх ноги тех самых женщин, из-за которых произошла вся эта революция? Может быть, это только начало? От грошовой свечки Москва сгорела. Причины глубоки, но поводы всегда ничтожны…»