Лукка — город ста церквей

Каждый русский турист, когда он хочет доказать другим и себе, что его поездка в Италию имеет целью не только поесть хорошего мороженого и сфотографироваться упирающимся в Пизанскую башню, но и утолить более возвышенный голод, неизбежно берется за знаменитую книгу П.П. Муратова «Образы Италии». Я, как и другие, очень ее люблю, но тем не менее рад, что съездил в Лукку раньше, чем перечитал, что Муратов пишет об этом городе. Впрочем, все по порядку.

Лукка — один из немногих итальянских городов, сохранивших свои старинные крепостные стены. Они чуть больше 4 км в диаметре, и их можно обойти меньше чем за два часа: в XIX веке они были превращены в бульвары, и это одно из главных украшений города. Неспешно пройти вдоль них, разглядывая крепостные куртины, городские колокольни, дворы, затканные плющом, платаны, растущие вдоль бульвара, людей, гуляющих с собаками и без собак, сосредоточенных девушек, устроившихся на зеленой лужайке, чтобы рисовать городские виды, солнечные поля, отдаленные горы, — это прекрасное занятие, и тут мы с Муратовым сходимся во вкусах.

Главная церковь Лукки — собор Святого Мартина Турского, романская церковь, перестроенная в готическую пору, с богатой резьбой на фасаде, инкрустациями, причудливыми колоннами и величественной 70-метровой кампаниллой.

В соборе хранится самая драгоценная реликвия города — Святой Лик (Volto Santo di Lucca), деревянное распятие, в честь которого каждый год 13 сентября совершается торжественное шествие со свечами (Luminara) от базилики Святого Фредиана (о ней мы скажем ниже). В этой базилике есть цикл фресок, изображающих историю Святого Лика. Согласно легенде, Никодим (известный из евангельской истории тайный ученик Христа) вырезал эту скульптуру из ливанского кедра, а когда оставалось изобразить лишь лик Христа, ваятель заснул. Пробудившись, он нашел свою работу довершенной руками ангела.

 

Много позже некий епископ нашел это распятие в Палестине благодаря вещему сну, а потом оно приплыло в Италию на корабле без парусов и команды. Тут начинается милая и несколько простодушная история о религиозном соперничестве двух городов. Корабль с распятием подплыл к берегу подле города Луни (сейчас от него остались одни руины: в раннее Средневековье он был разрушен сарацинами и норманнами и окончательно добит обмелением порта и распространившейся малярией), однако не давался в руки местным жителям: лишь только они пытались привести его к берегу, корабль удалялся. Тем временем епископу Лукки Иоанну был чудесный сон (главное средство оперативного информирования в ту неторопливую пору), возвестивший о прибытии святыни, и епископ с толпой луккцев поспешил к лунским берегам. Он велел жителям Луны прекратить их бесплодные попытки завладеть святыней, и по его молитве корабль приблизился и спустил для него сходни. Взойдя на борт и увидев Святой Лик, горожане пролили слезы радости и запели «Слава в вышних». Демонстрацией того, что образ предназначался именно Лукке, стала следующая часть легенды: горожане помещают Святой Лик на повозку, никем не управляемую, и она прямым ходом устремляется в город Лукку.

Распятие приобрело такую славу в Европе, что даже у английского короля Вильгельма Рыжего любимая клятва была: «Клянусь луккским ликом!» Копии этого образа в XII веке наполнили всю Европу. Святой Лик черного цвета, поэтому дантовские бесы (о них будет речь ниже) неуважительно сравнивают с луккской святыней грешника, погруженного в смолу:

Тот канул, всплыл с измазанным лицом.

Но бесы закричали из-под моста:

«Святого Лика мы не признаем!

И тут не Серкьо, плавают не просто!

Когда не хочешь нашего крюка,

Ныряй назад в смолу». И зубьев до ста

Вонзились тут же грешнику в бока.

Любители итальянского искусства находят в церкви Св. Мартина кое-что еще. Здесь пребывает прекрасная работа Якопо делла Кверча, великого скульптора XV века (причем самая ранняя из его уцелевших работ). Он работал в Сиене, но, вынужденный бежать от чумы, нашел себе пристанище в Лукке. Синьором города был Пауло Гвиниджи (с этой фамилией мы еще встретимся), незадолго до того потерявший любимую жену Иларию. Для нее Якопо выполнил в капелле Гвиниджи мраморное надгробие. Но тут лучше дать слово Муратову:

«Самое лучшее, что есть в этом городе, создано все-таки чужестранцем, великим сьенским скульптором Якопо делла Кверча. В луккском соборе этот современник и достойный соперник Донателло сделал надгробный памятник молодой Иларии дель Каретто. Среди бесчисленных надгробных монументов XV века саркофаг Иларии остается одним из самых простых, ясных и глубоких. Кверча выказал в нем удивительную сдержанность чувства, подлинное художественное целомудрие. Молодая женщина покоится на крышке саркофага в позе спящей или отдыхающей: любимая собака лежит у ее ног. Вокруг саркофага обходит фриз из младенцев, поддерживающих очень тяжелые гирлянды. Кверча не прибавил больше ничего, он как будто умышленно даже отнял всякую занимательность у амуров, которые так часто развлекают и докучают своими улыбками на флорентийских гробницах. Стройность и серьезность памятника ничем не нарушена, молодая женщина глубоко погружена в царственный сон смерти. Величие темы просто и сильно выражено в ритме, направляющем массивные гирлянды виноградных лоз».

Якопо делла Кверча в конце концов вернулся в Сиену (будете там на главной площади, Пьяцца дель Кампо, — посмотрите внимательней на большой фонтан: это его главная работа, так называемый Фонтан Радости), а в Лукке осталась его замечательная статуя. Надо сказать, тогдашние горожане сходились с Муратовым в оценке этой работы: когда против нелюбимого народом Гвиниджи поднялось восстание, горожане ворвались в собор и принялись громить его капеллу, но надгробие его жены не тронули — говорят, что из-за его удивительной красоты.

При входе в собор на одной из пилястр правой стороны видно древнее изображение лабиринта. Рядом вырезана латинская надпись: «Это тот лабиринт, что построил на Крите Дедал, откуда никто из вошедших не смог выйти, кроме Тесея — благодаря Ариадниной нити». Лабиринт сходен со знаменитым лабиринтом на полу Шартрского собора, но луккский сделан раньше. Что символизируют эти средневековые лабиринты — бог весть, об этом разное пишут и больше интригуют, чем обьясняют.

 

А на соборной площади, далеко вытекая за ее пределы, разлился знакомый отечественному глазу блошиный рынок. Если вам нужно купить что-нибудь, что вам не нужно, — не проходите мимо. На асфальте стоит бронзовый олень, за ним прячется антикварный комод причудливо искалеченных форм, окрашенный в цвета, которые помогли бы ему успешно скрываться на болоте, если бы кто-нибудь вздумал его преследовать; на нем стоит позолоченный Михаил Архангел, взмахом длинного меча свергающий сатану с комода, дальше какие-то венецианские пейзажи в оптимистических рамках, куклы с бессмысленными лицами, монеты в пластиковых лоханках, лампы, швейные машинки, зеркала, покорно отражающие роение луккской публики, африканские деревянные изваяния, поднимающие свои растрескавшиеся руки у дверей страховой конторы, фаянс, плетеные корзины, широкая тахта поперек какого-то древнего фасада, натюрморт с Наполеоном на Аркольском мосту и плакат, достоверно изображающий пищеварительную систему человека. Каменные романские львы смотрят на все это сверху, слегка переглядываясь меж собою.

А вот и базилика Святого Фредиана, выходящая фасадом, разумеется, на пьяцца Сан Фредиано (узкую, но по крайней мере дающую возможность посмотреть на церковь с расстояния, — далеко не с каждой итальянской достопримечательностью этот номер проходит. Кто. например, бродил вокруг собора Санта-Мария-дель-Фьоре во Флоренции, пытаясь сфотографировать его целиком, тот меня понимает).

Церковь Святого Фредиана вы ни с какой другой не спутаете: она, кажется, здесь единственная, у которой фасад украшен монументальной золотой мозаикой в византийском стиле, изображающей Вознесение Христа, с ангелами по бокам и апостолами внизу. Внутри церковь украшена резьбой из мрамора: достопримечательность церкви — крещальная купель (Fonte lustrale) в виде огромной чаши, созданная в XII веке неким мастером Роберто и украшенная двумя панелями с историей пророка Моисея, изваянной безымянным ломбардским скульптором.

По правую руку находится капелла, где в стеклянной раке, на парчовом ложе хранятся мощи Зиты, чтимой луккской святой. Зита жила в XIII веке, родом была из бедной семьи и с 12 лет была служанкой в семействе Фатинелли. Говорят, что к ней там относились неласково и перегружали работой, а Зита ко всему относилась со смирением, прощала хозяевам суровость, а беднякам отдавала не только свою еду, но иной раз и хозяйскую; и однажды хозяин, проследив за тем, как она украдкой складывает еду в подол, потребовал показать, что у нее там, но был поражен, увидев вместо жареного мяса свежие цветы (это трогательное чудо напоминает отечественному читателю эпизод из жития Петра и Февронии — когда бояре, неприязненно относящиеся к крестьянке-княгине, заставляют князя поймать ее на том, что она собирает хлебные крошки со стола в ладонь, «яко гладна», и князь находит у нее в ладони не крошки, а благоуханный фимиам).

В этом семействе Зита тихо прослужила 48 лет, до самой смерти, после которой семья Фатинелли стала почитать ее как святую. Через 300 лет ее тело было извлечено из гроба и оказалось нетленным; оно было торжественно перенесено в базилику Святого Фредиана и с тех пор пребывает в этом храме. Зита считается покровительницей домработниц и официантов, ей молятся при потере домашней утвари (в частности, ключей), и каждый год за несколько дней до 27 апреля, когда чтится ее память, на пьяцца Сан Фредиано и пьяцца Анфитеатро начинается выставка цветов.

Имя святой Зиты напоминает о том, в каких обстоятельствах выходцы из Лукки появляются в «Божественной комедии» Данте. Увы, эти обстоятельства их не красят. Путешествуя по восьмому кругу ада, где караются разные виды обмана, Данте добирается до рва с кипящей смолой и видит беса, мчащегося по берегу с новой добычей на плече:

Он грешника накинул, как мешок,

На острое плечо и мчал на скалы,

Держа его за сухожилья ног.

Взбежав на мост, сказал: «Эй, Загребалы,

Святая Дзита шлет вам старшину!

Купайте! Выбор в городе немалый,

Я к ним еще разочек загляну.

Там лишь Бонтуро не живет на взятки,

Там «нет» на «да» меняют за казну» —

и с этими словами швыряет нового постояльца в ров. Интересно, что Данте говорит о святой Зите (Santa Zita), хотя официально она была канонизирована только в конце XVII века. Итак, город святой Дзиты (Зиты) исправно поставляет аду тех, кого нынче называют коррумпированными чиновниками, — проще говоря, взяточников. И хотя в Италии любят украшать старинные здания мемориальными досками с цитатами из «Божественной комедии», где упоминается родной город, доски с этой цитатой из «Ада» я в Лукке не нашел.

Но вернемся из дантовской Лукки в нынешнюю. Узкие улицы (Муратову они кажутся какими-то особенно тесными и темными, а по мне, они ничем не хуже сиенских, например), то и дело открывающиеся перед тобою фасады романских церквей с резными львами; вот оставленное неизвестным граффито: Sono bello! («Я красивый!»); вот скромно глядит из какого-то угла Лицей Макиавелли (интересно, чему там учат детей); вот площадь Амфитеатра (Piazza dell’Anfiteatro)…

Да, площадь Амфитеатра. Она построена из остатков римского амфитеатра (II век н.э.; его сооружение говорит о том, что город в древности был богатый): веками мраморные блоки стен амфитеатра использовались для строительства, но первоначальная форма овала сохранилась и у нынешней площади. Еще в Средние века это место обстроили домами — соляные склады, пороховой погреб, тюрьма, — в XVIII веке решили очистить благородное античное пространство от множества мелких строений, которые тут теснились, и теперь это прекрасная, удивительно уютная, отовсюду замкнутая площадь, посередине которой стоит какая-то модернистская статуя (возможно, впрочем, что это временное явление, как соляной склад), которую (площадь, а не статую) хорошо фотографировать, на которой можно пообедать в одной из множества тратторий: а когда вы покинете ее через арку, которой на арену выходили звери и гладиаторы, то, обернувшись, на круглой кирпичной стене прочтете: Anfiteatro Romano. Теперь в этих театральных останках живут люди, с геранью на окне и бельем за окном, — все как положено.

Мы вышли на пьяцца Наполеоне и оказались среди множества павильончиков, в которых чем-то торговали. Я увидел краем глаза в витрине гаечные ключи, разводные ключи, клеши, кусачки и т.п. инструментарий настоящего мужчины, ничем не отличающийся от обычного, разве что очень ржавый, судя по цвету, и подумал: ну опять блошиный рынок, сколько же их тут, — и только дойдя до следующей витрины, понял: батюшки, это же все из шоколада! Не зная об этом, мы счастливо попали в Лукку в один из немногих дней (13-16 февраля), когда там проходил фестиваль шоколада (так и написано на афишке, Festival del cioccolato italiano). Проведя недолгое, но насыщенное время среди итальянских шоколадных изделий, я понял, что до этого момента жил в скучном мире, бедном на радости и выдумку.

Из слесарного инвентаря, правда, мы ничего не купили (я представил себе, как в обратном поезде на глазах ни в чем не виноватых итальянцев глодаю разводной ключ, и отказался от этой затеи), но в остальном себя не удерживали. Будете покупать шоколад с перцем — не забудьте держать при себе, чем его запить! Это я вам как гуманист рекомендую.

Пьяцца Наполеоне, на которой весь этот праздник разворачивается, напоминает нам, что с Лукки начинается один из самых знаменитых русских романов — все помнят, да? — «Война и мир», разумеется: «Ну что, князь, Генуя и Лукка стали не больше, как поместьями фамилии Бонапарте». В июне 1805 года всевластный Бонапарт сделал из Лукки, занятой французами в 1799 году, княжество и подарил его своей сестре Элизе. На пьяцца Наполеоне стоит герцогский дворец (Palazzo Ducale), где жила Элиза Бонапарт с супругом, построенный в конце XVI века. Тут же и памятник Элизе — все-таки не без приязни вспоминают ее, значит.

Мы подходим к главному пункту наших расхождений с Муратовым — церкви Св. Михаила на Форуме. Она стоит в центре древней римской площади, на каменном возвышении, очерченном чередою каменных столбов с тяжелыми цепями и с боков замкнутом средневековыми дворцами.

Церковь, построенная в VIII веке, перестраивалась до XIV столетия. Строительство колокольни пресек в XIV веке дож города Пизы, постоянного конкурента Лукки, поскольку звон отсюда доносился до Пизы и был символом превосходства Лукки над ревнивым соседом… Фасад церкви украшен четырьмя ярусами галерей, над которыми высится огромная мраморная фигура архангела Михаила, поражающего копьем дракона. Местная легенда говорит, что при определенном освещении и с определенной точки на площади можно заметить зеленое мерцание, исходящее от статуи: это изумруд, дар благочестивого прихожанина, с древних времен украшающий палец архангела.

Муратов приводит эту церковь в пример того, как в Лукке деградировал пизанский стиль архитектуры, потерявший «первоначальную чистоту и ясность», перегруженный множеством ненужных деталей, затемненный «стремлением к излишней нарядности и крайней выразительности», и говорит о «безобразном по пропорциям и хаотическом фасаде Сан Микеле». Да, конечно, фасад Сан Микеле — совершенное насилие над пространством, чрезмерное его дробление, отягощенность деталями, за которыми гибнет ясность и членораздельность общей формы; он больше напоминает работу токаря, чем архитектора, — начинаешь понимать, почему средневековую церковную архитектуру обзывали «табакерками» и т.п. обидными словами, — но посмотрите, какой варварский фейерверк из арок, колонн, многостворчатых окон, розеток, резных фигур, зверей, людей, листьев, какое упоение от пластики, заставляющее множить подробности, следовать за каждой и ради нее забывать целое! Мне нравится фасад Сан-Микеле, и если это дурной вкус, то позвольте мне остаться при своем дурном вкусе. А до Сан-Микеле дойдите все-таки. Вдруг понравится.

Должен с прискорбием сознаться, что, гуляя по городу без определенного плана, я пропустил церковь Санта-Мария делла Роза, которую — чуть ли единственную в Лукке — горячо хвалит Муратов: «Такие готические часовни редки в Италии, и луккская, наверно, самая трогательная из них… Едва ли есть еще в Италии место, которое так напоминало бы о рыцарском и пылком поклонении Вечной Розе. Перед поставленной на углу часовни маленькой Мадонной, держащей розу и улыбающейся особенной улыбкой пизанских мадонн, трудно удержаться от волнения. Здесь точно дано на минуту заглянуть в погребенный мир жарких верований, долгих молитв и ненарушимых обетов. Благоухающим чувством до сих пор полны эти розы на орнаменте, украшающем окна, и серый камень их кажется нежнее живого цветочного лепестка».

Увы, я миновал церковь Санта-Мария делла Роза! Есть, однако, в Лукке одна вещь, которую и мне не удалось пропустить, и вам не удастся. Какими бы улицами вы ни бродили, рано или поздно вы заметите царящую над городским пейзажем башню, увенчанную пышными дубами.

Это башня Гвиниджи (torre Guinigi) на углу улицы Св. Андрея и улицы Золотых ключей, высотой 44 метра, выше всех зданий в историческом центре города; одна из немногих сохранившихся вместе с городскими стенами, слава города и одна из самых характерных его примет, знаменита садом, разбитым на ее кровле. Идите туда, не пожалейте времени, — за небольшие деньги (3 евро, кажется) на башню Гвиниджи можно подняться: 25 лестничных пролетов, 225 ступеней, но оно того стоит.

В начале XIV века в Лукке было более 250 башен и кампанилл (при том, что городские стены были теснее, чем те, что сохранились до нашего времени). Семейство Гвиниджи захотело украсить свое суровое жилище башней с висячим садом. Это единственная из городских башен, принадлежавших частным лицам, которая не была впоследствии укорочена или разрушена (а чтобы увидеть, как выглядит итальянский средневековый город, густо украшенный башнями, вам надо отправиться в Болонью, а лучше в Сан-Джиминьяно, — но об этом волшебном месте мы расскажем как-нибудь потом).

И вот когда вы, сперва поднимаясь без труда и разглядывая многочисленные картины из средневекового быта, украшающие башню внутри, а потом протискиваясь в тесном пространстве по крутой металлической лестнице, выберетесь наконец наверх (проклиная меня, который вас на это подбил), то, переведя дух под широкими ветвями дуба и оглядевшись, будете с восхищением рассматривать раскинувшуюся перед вами на четыре стороны Лукку — с пьяцца Анфитеатро, многочисленными кампаниллами, голубями на карнизах, с синим очерком Апеннин на северо-востоке и Алуанских Альп на северо-западе, с солнцем, выбивающимся из-за курчавых туч, и удивительным ощущением безмятежности и еще чего-то, что трудно описать. Да, и не забудьте там продекламировать Мандельштама:

Где больше неба мне — там я бродить готов,

И ясная тоска меня не отпускает

От молодых еще воронежских холмов —

К всечеловеческим, яснеющим в Тоскане.

Должна же русская поэзия прозвучать на итальянских высотах, она этого заслуживает. А сфотографироваться там вы и без меня не забудете.